Её отложенное рождение и её аннулированная смерть — о романе Роберта Хайнлайна «Марсианка Подкейн»
Рассказывает С.В.Голд — переводчик и исследователь творчества американского фантаста.
Конец эпохи деколонизации
Сепаратистские настроения на колонизованных планетах, вызванные недальновидной политикой земной администрации, вылились в 70-х годах в вооруженные восстания и парад суверенитетов — Луна, Венера и Марс освободились от земного влияния и пошли в будущее собственным путем. Это на долгие годы прервало регулярные космические сообщения и затормозило освоение Солнечной системы.
Прошли годы, и центробежные силы стали затухать. В колониях выросло новое поколение, не участвовавшее в боевых действиях и не сталкивавшееся с земной политикой. В его глазах колыбель человечества уже не была империей зла — Земля стала еще одной чужой планетой, любопытной, экзотической, но не несущей угрозы. С годами изменились и взгляды старшего поколения, насущные экономические, технологические и демографические потребности постепенно разъедали изоляционизм, вынуждая колонистов делать то одну, то другую уступку. Ну а непрерывный приток добровольных эмигрантов незаметно разбавлял население колоний выходцами с Земли, у которых не было особых причин ненавидеть материнскую планету, — вместе с ними колонии импортировали не только рабочие руки и свежий генетический материал, но и бесчисленные родственные и дружеские связи. Для этих людей Земля долгие годы оставалась родиной и покинутым домом, а не оппонентом в малопонятном политическом противостоянии.
Однако симпатии (или даже нейтральное отношение к материнской планете) никак не устраивали политических лидеров колоний, они зафиксировали отношения с бывшей метрополией трехсторонним договором, позволяющим Венере и Марсу противостоять земной гегемонии и по возможности заморозить экономическое и политическое проникновение Земли на минимально допустимом уровне.
Впрочем, в начале следующего столетия этот барьер начал противоречить не только внутренним потребностям колоний, но и потребности человечества в целом. Зона Фронтира смещалась все дальше в космическое пространство, и три планеты вот-вот должны были превратиться из окраин человеческой цивилизации в ее глубинку. Суверенитеты объективно мешали экспансии — перед прыжком к звездам цивилизация должна была сгруппироваться и объединить ресурсы всей Системы.
Марс изначально был и оставался слабейшим звеном среди бывших колоний. В отличие от Венеры, экономическую независимость которой обеспечивали урановые голконды и эльдорадо, и Луны, ставшей безальтернативным космическим перевалочным пунктом и одновременно поставщиком продовольствия, Марс не мог похвастаться ни природными, ни геологическими богатствами. Предыдущая марсианская цивилизация полностью истощила ресурсы планеты, а терраформирование поглотило скудный бюджет Марсополиса на десятилетия вперед. Почти столетие земная колония, по сути, паразитировала на обломках древней цивилизации, пыталась конвертировать марсианские технологии в человеческое производство и превратить древние руины в туристические аттракционы. Среди планет Солнечной системы Марс был обречен занимать положение бедного родственника. Изменить ситуацию могли только радикальные перемены — более тесная конфедерация с бывшими колониями, превращавшая их в полноценный экономический и политический союз, или выход из рамок договора и коалиция с Землей.
Попытки обсуждения второго пути в марсианских политических кругах немедленно встречали в штыки бывшие революционеры. Они все еще помнили времена земного правления и понимали, что этот путь аннулирует результаты Революции. Первый вариант, создание из бывших колоний зародыша нового государственного образования, тоже мало кого устраивал. Он означал ослабление суверенитета, снижение таможенных барьеров и приход на рынок иностранных конкурентов. Для людей, некогда поднявших знамя сепаратизма, эти перемены также были чересчур радикальными. В определенном смысле марсианский парламент сплошь населяли «ястребы» — при полном отсутствии «голубей», и разница между ними была только в том, когда и кого клевать.
Бывшие революционеры, в свое время утвердившие следом за Декларацией независимости Дуэльный кодекс как одну из базовых норм социальной жизни, постепенно сформировали в парламенте непримиримые фракции, и в начале XXII века вопрос стоял только в том, когда и где прольется первая кровь.
До объединения планет Солнечной системы под властью императора и начала формирования Терранской Гегемонии оставалось немногим более ста лет.
В конечном итоге бывшие колонии были вынуждены поступиться частью суверенитета ради объединенного рывка к звездам. Потомки марсианских колонистов отправились осваивать новые миры, унося с собой память о завоеванной свободе. Но демографическое давление вышвырнуло в космос куда больше людей совсем иного сорта — они происходили из древних депрессивных регионов и несли с собой дремучие суеверия, вековые предрассудки и, главное, — умение подчиняться обстоятельствам. Центробежные силы вновь приходили в движение и порождали новых сепаратистов. В изолированных космических анклавах они изобретали или воспроизводили самые причудливые социальные конструкции. Затем история человечества начинала следующий поворот, и десятилетия изоляции сменялись периодами активных контактов. На просторах космоса сталкивались культуры, идеологии и экономические системы — и тогда за дело брались генералы, политики и герои. Люди, вознесенные ходом истории или растертые ею в порошок. Жернова истории вращаются неумолимо, и самое ужасное то, что в них попадают не только генералы, политики или герои, но и обыкновенные дети. И ничего с этим поделать нельзя, потому что перед лицом истории все равны — взрослые и дети, колоны и колонисты.
сформировали в парламенте непримиримые фракции, и в начале XXII века вопрос стоял только в том, когда и где прольется первая кровь.
До объединения планет Солнечной системы под властью императора и начала формирования Терранской Гегемонии оставалось немногим более ста лет.
В конечном итоге бывшие колонии были вынуждены поступиться частью суверенитета ради объединенного рывка к звездам. Потомки марсианских колонистов отправились осваивать новые миры, унося с собой память о завоеванной свободе. Но демографическое давление вышвырнуло в космос куда больше людей совсем иного сорта — они происходили из древних депрессивных регионов и несли с собой дремучие суеверия, вековые предрассудки и, главное, — умение подчиняться обстоятельствам. Центробежные силы вновь приходили в движение и порождали новых сепаратистов. В изолированных космических анклавах они изобретали или воспроизводили самые причудливые социальные конструкции. Затем история человечества начинала следующий поворот, и десятилетия изоляции сменялись периодами активных контактов. На просторах космоса сталкивались культуры, идеологии и экономические системы — и тогда за дело брались генералы, политики и герои. Люди, вознесенные ходом истории или растертые ею в порошок. Жернова истории вращаются неумолимо, и самое ужасное то, что в них попадают не только генералы, политики или герои, но и обыкновенные дети. И ничего с этим поделать нельзя, потому что перед лицом истории все равны — взрослые и дети, колоны и колонисты.
Марсианка Подкейн
Формально Подкейн Фрайз появилась на свет в 1963 году в издательстве «Putnam», но у людей, населяющих Марс, формальная дата дня рождения мало что значит. Технология появления на свет третьего поколения марсианских колонистов такова, что процесс легко растягивается на долгие годы или десятилетия. Люди как будто скопировали эту особенность у коренных марсиан, которые годами созревают в яйце, потом еще сотню лет существуют в виде полуразумной личинки, затем в виде куколки, и лишь спустя полвека из куколки на свет появляется настоящий марсианин. Впрочем, это тоже промежуточная форма марсианина, но не будем отвлекаться. Забудем о марсианах и даже на какое-то время о марсианках.
Появление Подди
Первое промежуточное рождение Подди состоялось в 1948 году — это был эксперимент писателя, которому внезапно захотелось попробовать себя в женской подростковой прозе. При рождении она получила имя Морин (она тезка матери Лазаруса Лонга), а Подди ее называл папочка, и это не имело отношения к имени марсианского святого, а просто-напросто означало «Пышечка» (от английского Puddin). Рассказы о Подди вышли у Хайнлайна исключительно карамельными и совершенно, на мой взгляд, замечательными. Образ девочки-подростка, симпатичной, чрезвычайно деятельной, с самомнением, которое было старше своей хозяйки лет на десять, и неизбежными подростковыми комплексами, был самой настоящей золотой жилой... которую автор — увы — не спешил разрабатывать. Знакомый образ раз мелькнул в фантастическом рассказе «Угроза с Земли» — и на этом, собственно, все закончилось.
В «скрибнеровскую» серию женские персонажи проникали медленно и очень осторожно, пока редактор Хайнлайна Алиса Далглиш не пересмотрела свои взгляды на умение писателя изображать девушек, — тогда она открытым текстом предложила Хайнлайну ввести в сюжет подругу главного героя. Это произошло в начале 50-х, и с тех пор девушки стали регулярно появляться на страницах ювенильной серии. Дело оставалось за малым — совершить сексуальную революцию, то есть, я хотел сказать, сменить пол главного геро... нет, совсем не то, ну, в общем, вы поняли.
Подди обретает фамилию
14 октября 1958 года Хайнлайн сел за пишущую машинку и напечатал:
«...Всю свою жизнь я хотела побывать на Земле. Не жить, конечно, просто посмотреть. Как всем известно, Терра — прекрасное место для туристов, но не место для жизни. Не очень подходит для проживания людей.
Лично я не уверена, что род человеческий возник на Земле. Я хочу сказать, разве можно полагаться на мнения антропологов, которые обычно противоречат друг другу плюс доказательства в виде нескольких килограммов старых костей, если их теории противоречат всему здравому смыслу? Ускорение свободного падения на поверхности Терры, очевидно, слишком велико для сложения человека, оно приводит к плоскостопию, грыжам и неприятностям с сердцем...»
И так далее и тому подобное. Это была революционная задумка, рушащая все прежние наработки Хайнлайна в области подросткового фантастического романа. Во-первых, женский персонаж в качестве главного героя. Во-вторых, роман от первого лица. В-третьих, роман в письмах (в качестве вариантов названия фигурировали «Марсополис, Главпочтамт», «Марс, до востребования» и т. п.). Путевые заметки юной провинциальной марсианки, отправившейся в круиз на Землю, должны были стать чередой приключений и открытий, которые подпитывало столкновение двух очень разных человеческих культур.
Хайнлайн, по его собственному признанию, уже не мог писать всю эту «популярную» фантастику. Ему нужна была свобода, которую давали новые горизонты.
Но дальше завязки текст не продвинулся, и роман «Марсиане не плачут»/«Марсианка Подди» отправился пылиться в архив. Вместо него в 1958 году в издательство «Scribner’s» ушел более традиционный «Есть скафандр — готов путешествовать», а девушка Подди на какое-то время канула в небытие. Вы, конечно, можете встретить Подди на страницах ювенильной серии, например в «Гражданине Галактики», но это будет отнюдь не прелестная юная особа, а всего лишь толстый полицейский сержант.
Через два года грянул космодесантный скандал, и Хайнлайн покинул «Scribner’s», хлопнув дверью. Издательство «Putnam» тут же схватило «Космический десант», а после проглотило и «Чужака». Но выяснилась одна неприятная вещь: после ухода из «Scribner’s» все редакторы радостно пожимали Хайнлайну руки, улыбались и кивали, выслушивая его планы, а после говорили: «Да-да, Боб, это замечательно, Боб, ну а когда ты напишешь для нас подростковый роман?» «Дверь в лето», «Двойную звезду» или того же «Чужака» книжные боссы считали не более чем курьезными развлечениями «популярного детского писателя» Хайнлайна.
И осенью 1961 года скрепя сердце Хайнлайн поддался на уговоры.
21 ноября 1961 года. Роберт Э. Хайнлайн — Говарду Кади:
Дорогой м-р Кади!
У меня нет секретаря, и я не могу быстро отвечать на письма, за исключением действительно срочных вопросов. Время от времени я получаю от Вас вырезки из обзоров печати и благодарен Вам за Вашу заботу. Но я не могу на них быстро реагировать.
Я получил довольно много писем по поводу «Чужака», и они в большинстве своем совпадают с обзорами: читателям книга либо сильно нравится, либо сильно не нравится.
Мне также очень жаль, что болезнь и слишком плотный график (его еще больше уплотнил ураган Эстер, сожравший 24 часа) не позволили нам увидеться во время моего краткого визита в Филадельфию. И мне особенно жаль, что я, видимо, не смогу совершить более долгий визит этой зимой. Сейчас меня удерживают один взрослый и один детский роман, которые нужно закончить, прежде чем я смогу куда-то отправиться или заняться чем-то еще. Оба для «Putnam», разумеется, если «Putnam», как я надеюсь, в них заинтересован.
Счастливого Дня благодарения и всех благ.
Упомянутым взрослым романом была «Дорога славы» — чистый эксперимент на поле фэнтези для писателя. Разумеется, и в детском романе ничего традиционного a la «Scribner’s» Боб писать не собирался. Он вернулся к прежней революционной задумке — «Космической кадетке», «Девушке в небе», «Марсианке Подди».
Подкейн обновленная
Но изначальную идею романтического путешествия с приключениями он отверг. Вместо этого он обратил внимание на весьма актуальную в начале 60-х тему безнадзорных детей. «Latchkey kids» — «дети с ключами» — так называли детей вполне благополучных, но полностью занятых родителей, которые оставляли детям ключ и допоздна оставались на работе. Эти дети представляли собой ходячую психологическую проблему, и Хайнлайн не преминул вставить ее в роман, показав два крайних результата такого воспитания: законченного социопата Кларка, замкнутого в мире личных интересов, и наивную доверчивую Подкейн, полную жажды общения.
Теперь он назывался «Подкейн Фрайз, ее жизнь и ее время» — это название превращало обычную маленькую девочку «с сильными эмоциями и мыслями, которые, как кузнечик, постоянно перескакивают с предмета на предмет», в свидетеля эпохи, потому что фоном романа служили события накануне серьезного межпланетного кризиса.
И заканчиваться эта история должна была шекспировской драмой: в результате политического заговора Подкейн гибнет — причем по вине собственного брата.
14 января 1962 года роман был дописан — и шекспировская концовка никому не понравилась. Она не понравилась Джинни, она не понравилась Питеру Израэлю, сменившему Говарда Кади на посту главного редактора «Putnam», она не понравилась даже литературному агенту Хайнлайна.
Уговоры
8 марта 1962 года. Лертон Блассингейм — Роберту Э. Хайнлайну:
Дорогой Боб!
Это действительно хорошая работа; Фрайз Подкейн мне понравилась вся — за исключением окончания. Она была таким милым ребенком, что теперь я ненавижу Вас за то, что Вы ее убили. Чувствую в этом руку Хайнлайна [That is the Heinlein touch — подозреваю, что это намек на «The Midas touch», «Прикосновение Мидаса», из античной легенды о жадном царе, обратившем своих родных в мертвое золото. — С. В. Голд], скажите Джинни, чтобы остерегалась. В любом случае это хорошая история. В «Putnam» теперь новый редактор детской литературы, или, по крайней мере, они ищут кого-то на это место, но я не думаю, что нас задержат с контрактом. Если у Вас есть хорошая копия, отправьте им ее. Тогда я смогу использовать оригинал, чтобы попробовать продать права на журнальную публикацию, пока жду, что в «Putnam» утвердят решение по детскому редактору.
Хайнлайн отчаянно спорил, пытаясь доказать свою точку зрения, — в конце концов, он выводил такой милой девочку Подди именно для того, чтобы ее убить и заставить читателей сожалеть о ее смерти.
10 марта 1962 года. Роберт Э. Хайнлайн — Лертону Блассингейму:
Лертон, вот уже несколько лет я просто пишу истории, без оглядки на рынок, пишу, не следуя никаким критериям, храня непоколебимое убеждение, что история, которая мне интересна, и ее развязка, которая меня удовлетворяет, будут интересны и удовлетворят достаточный процент читателей, чтобы сделать эту историю коммерчески годной к употреблению. Возможно, в этом я не прав, возможно, я должен изучать рынок и изо всех сил пытаться скроить что-то, что соответствует текущей моде. Но мне кажется, что, если я должен выпускать продукт (действительно) непреходящей ценности, мой собственный вкус (проверенный Вашим и Джинни) — это все, чему я должен следовать. Конечно, это может привести меня к полной потере рынка, но я надеюсь, что это приведет к лучшим результатам, чем если бы я пытался «повторять проверенные рецепты».
Я знаю, что смерть Подди шокирует. Однако эта смерть, как мне кажется, именно то, что мне нужно. Сюжет следует определенной последовательности: вначале беззаботный ребенок-девочка с нелепыми амбициями... затем, шаг за шагом, она растет и открывает, что реальный мир более сложен и не столь сладок, как она себе представляла... и что забота о детях всего лишь основная норма для взрослых.
О, я могу за пару часов приделать к последней главе «счастливую» концовку — Подди останется в живых, раненая, но с обещанием полного выздоровления, и подразумевая, что в конце концов она выйдет замуж за богатого и красивого парня, который возьмет ее с собой к звездам... ну и попутно задать ее дурно воспитанному младшему братцу хорошую взбучку (и это вполне возможно, — по крайней мере, я имею в виду это сделать, если ни один редактор не рискнет издать роман в том виде, в каком он есть). Но я не хочу этого делать. Я думаю, что это разрушило бы историю, — это будет все равно как переделать «Ромео и Джульетту», чтобы юные влюбленные «жили долго и счастливо».
Но смерть Ромео и Джульетты была нужна, чтобы показать семьям Монтекки и Капулетти, какими чертовыми придурками они были. Смерть Подди (как мне кажется) точно так же обязательна в этой истории. Истинная трагедия этой истории кроется в характере матери, очень успешной работающей женщины, которая не нашла времени, чтобы воспитать своих собственных детей, — и тем самым позволила своему сыну вырасти инфантильным монстром. Он больше не часть рода человеческого и безразличен к благополучию других... пока смерть его собственной сестры не падает на него грузом вины — вины, от которой он уже никогда не сможет избавиться, и это дарит некоторую надежду, что теперь он, возможно, повзрослеет.
Я мог бы заявить, что суть истории в том, что смерть является единственным местом назначения для всех нас, и что единственная долгосрочная перспектива для любого взрослого человека — в детях, и что для этого им нужно вырасти, повзрослеть и выбросить детские игрушки. Но я не мог сказать этого вот так прямо — только не в беллетристике! — и мне показалось, что мне нужна смерть Подди, чтобы выразить все это. Если Подди получит свой кусок пирога и съест его (а в придачу брак и звездные странствия), если этот маленький монстр, ее брат, выйдет из передряги невредимым, чтобы продолжить свою умную, но асоциальную карьеру, если их мать минуют неприятные последствия ее пренебрежительного отношения к воспитанию детей, тогда мой рассказ — всего лишь цепочка умеренно авантюрных эпизодов.
Но нажим на писателя продолжался.
Хайнлайн изначально не планировал журнальной публикации (контакты с редакцией скаутского журнала «Boy’s Life» он разорвал, а прочие журналы прогорали на глазах, как бенгальские огни). Тем не менее он направил (чисто по привычке) рукопись Джону Вуду Кэмпбеллу в «Astounding». По мнению Хайнлайна, Кэмпбелл не мог ее принять, потому что зациклился на своих излюбленных темах: а) «псионика»; б) «ортодоксальная наука подавляет гениев»; в) «демократия — дерьмо, и наша система ничуть не лучше русской» — и заполняет журнал написанными под заказ рассказами на эти темы. Но в романе была одна идея, которая, несомненно, понравится Кэмпбеллу, — идея целой планеты (Венера), существующей как частная собственность, где нет ни закона, ни правительства, кроме тех, что предоставляются частными совладельцами.
«Он может принять роман из-за этой темы. Или может попросить, чтобы эта функция была усилена. Или может попросить написать другую историю, объясняя, насколько прекрасна такая идея. С Джоном невозможно заранее догадаться. Но он действительно платит хорошие ставки».
Кэмпбелл прочел рукопись и предсказуемо разнес ее, как выразилась Джинни, «в нескольких тысячах тщательно подобранных слов». Разумеется, Кэмпбелл, у которого были две дочери, имел собственное видение проблем воспитания (в отличие от бездетного Хайнлайна), но формулировка «что ты можешь понимать в воспитании молодых девушек?» выглядит излишне резко. Зато внезапно к рукописи проявил интерес Фредерик Пол, предложивший напечатать роман в журнале «Worlds of IF».
19 марта 1962 года. Лертон Блассингейм — Роберту Э. Хайнлайну:
Дорогой Боб!
Фред Пол говорит, что из-за героини-девушки он не сможет использовать твой роман в «Galaxy», хотя ему очень нравится эта история. Он делает предложение использовать его в «IF». Это его менее успешный журнал, который обычно платит только 1 цент за слово, но он согласен заплатить 1800$ за роман.
Я попросил его вернуть рукопись, чтобы посмотреть, не сможем ли мы получить в другом месте 5 центов за слово вместо 3 центов, и сказал ему, что, если я не получу цены лучше, я тут же верну ее ему. Надеюсь, ты возражать не будешь.
Как Джинни? Передай ей от меня всего самого лучшего и скажи, пусть выздоравливает.
От всего сердца — Лертон.
(Наверное, следует упомянуть, что Фред Пол зажал рукопись и не возвращал ее Блассингейму, чтобы она не досталась конкурентам. Блассингейм прокомментировал в следующем письме эту неуклюжую тактику с легкой насмешкой: Пол не знал, что у Лертона есть еще один экземпляр рукописи, с которым он ходил к Кэмпбеллу. Иногда мне кажется, что во многом великие редакторы золотого века были сущие дети малые.)
Хайнлайн счел продажу романа в журнал маркетинговым чудом Лертона Блассингейма. Однако его радость была немного подпорчена: получив согласие на публикацию, Фред Пол тут же подключился к хору защитников Подди. Теперь против ее смерти выступали два редактора, литагент и жена. В конце концов Хайнлайн не выдержал и сдался:
9 мая 1962 года. Роберт Э. Хайнлайн — Лертону Блассингейму:
Пожалуйста, скажите Питеру Израэлю из «Putnam», что я займусь правками, которые он хочет видеть, очень скоро, речь идет о начале недели. У меня есть кое-какая другая работа, которую я должен сначала закончить. Я все еще серьезно сомневаюсь относительно художественной и драматической необходимости хеппи-энда в этой истории — но я буду стараться изо всех сил.
Хирургическая операция
Роберт произвел с текстом мастерскую хирургическую операцию: он вычеркнул несколько слов и добавил несколько абзацев и превратил драматическую развязку в хеппи-энд. Он считал, что эта правка нарушит весь замысел романа, так что основная его мысль перестанет быть понятной. Лертон Блассингейм предложил ему решить эту проблему простой вставкой, где эта мысль проводится открытым текстом. Хайнлайн считал, что это невозможно по целому ряду причин: Боб опасался делать подобные вещи, потому что, как только он в своих текстах вставал в позу и начинал проповедовать, его начинала ругать Джинни, — она не одобряла лобовых решений. Кроме того, он был ограничен в тексте голосом самой Подкейн, которая не могла сказать подобных вещей. Лертон разрешил эту проблему, предложив ввести в роман подслушанный одним из подростков разговор двух взрослых людей. Так в последней главе появился телефонный диалог-монолог дяди Тома, предельно четко поясняющий основную мысль Хайнлайна.
В результате писатель удостоился похвалы агента:
25 мая 1962 года. Лертон Блассингейм — Роберту Э. Хайнлайну:
Красивая работа по переделке.
Это действительно красивая работа, я вставил текст оригинальной концовки в конец статьи, чтобы вы в этом убедились. Но Хайнлайн отнюдь не был доволен «красивой работой». Позже он жаловался своей коллеге-писательнице:
8 августа 1963 года. Роберт Э. Хайнлайн — Мэрион Зиммер Брэдли:
...В оригинальной рукописи «Подкейн» главная героиня должна была умереть, и ее брат должен был дописать ее дневник сам... Роман заканчивался в тот момент, когда завершалась перемена его собственного характера. Я ослабил концовку — потому что моя жена, мой агент и оба моих редактора, журнальный и книжный, просто не могли мне позволить убить такую хорошую девочку. А в результате практически ни один человек не понял, к чему я вел эту историю.
Разумеется, после правки текста редактор также предпочел изменить название романа. Но это уже были сущие пустяки.
20 мая 1962 года. Роберт Э. Хайнлайн — Лертону Блассингейму:
Дорогой Лертон!
1. Рукопись «Дороги славы» отправилась машинистке.
2. В приложении — ревизия последней части истории Подди, которая позволит Подди ее пережить. Пожалуйста, перешли ее мистеру Израэлю в «Putnam», кстати, я по достоинству оценил Ваше восхищение тем, как я его переделал, ведь это была в первую очередь Ваша идея. Я даже не слишком недоволен тем, что пришлось это править, — потому что и ты, и Джинни, и четверо человек в «Putnam», и Фред Пол — все настаивали на одном! Поэтому Подди должна жить.
3. Копию этих правок направил Полу напрямую.
4. Ни одному редактору не нравились мои названия, а мне — ни одно из предложенных ими. Я предложил Полу «Марсианку Подкейн», и оно его удовлетворило. Если оно не удовлетворяет м-ра Израэля, я надеюсь, что он предложит такое, на котором сойдемся мы все втроем, потому что я предпочитаю, чтобы книга и журнальная версия имели одно и то же название, если это возможно.
В сентябре роман был набран, в октябре были вычитаны гранки, и в феврале 1963 года Хайнлайн получил телеграмму:
ВЕСТЕРН ЮНИОН 19 ФЕВР 1963= РОБЕРТУ ХАЙНЛАЙНУ. 1776 МЕСА АВЕНЮ БРОУДМУР КОЛОРАДО= СПРИНГС= ГОРЯЧО ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ПОДКЕЙН ВСЕГО ДОБРОГО= ПИТЕР ИЗРАЭЛЬ ПУТНАМ
И это рождение Подди можно считать окончательным.
Графическая одиссея марсианки Подкейн
1962. Первый блин комом - Финлей и Доктор, но не тот
Впервые Фрис Подкейн явила себя миру в ноябре 1962 года, и к этому был причастен замечательный график Virgil Finlay, первый (и единственный) лауреат премии «Хьюго» в номинации «Внутренняя иллюстрация». Роман был продан в журнал «IF», где Финлей делал обложки и внутреннюю графику. Можно было бы только порадоваться, что вещь попала к такому мастеру кисти и пера, но, увы, талант Финлея в этот момент находился в отпуске. Братик Кларк на обложке, разбирающийся с ДжоДжо, выглядит злобным половозрелым андрогином, а не юным одиннадцатилетним подростком:
Самой Фрис повезло чуть больше. На одной картинке это просто девушка с угловатым лисьим личиком:
На другой это лицо Подди наложено на экспрессивный космический фон с добавлением рук, терзающих гигантским стилом крохотный девичий дневничок:
Тут нужно напомнить, что в 1962 году не было персональных компьютеров и «Фотошопа», поэтому наложение полупрозрачных слоёв выполнялось пером и тушью, а узнать, получилось из задумки автора что-то или нет, можно было только в финале работы, вручную покрыв весь лист ватмана мелкими штрихами. Не думаю, что Финлей делал два дубля. Легко заметить, что лицо на обеих картинках использовано одно и то же – срисованное через просветный столик (или, в просторечии, «дралоскоп») с одного оригинала. Глядя на эти картинки я вынужден говорить себе, что у Вёрджила была жуткая запарка, и ему просто некогда было заняться этим проектом всерьёз. И ещё одно – Финлей вполне успешно рисовал как маленьких, ангелоподобных детей, так и зрелых, преимущественно скудно одетых женщин:
Подростки же были как-то вне магистральной линии его графической специфики. Финлей, если разобраться, вообще мало рисовал людей, в его графике преобладали демоны и демоницы, а также колдуны и колдуньи из «Weird Tales» или «Famous Fantastic Mysteries». В итоге приходится признать, что дебют Фрис Подкейн на графической сцене вышел комом. На этом экскурсия в журнальную графику, к сожалению, заканчивается – далее Подди появлялась только на обложках книг, а внутренними иллюстрациями издатели нас не баловали.
Первой книжной публикацией «Подкейн» был в 1963 году хардковер издательства «Putnam’s». Одной из неприятных особенностей издания Хайнлайна под этим лейблом был художник Irv Docktor, по мусульманскому обычаю не осквернявший своих рук рисованием людей:
Картины Доктора я считаю обсуждать излишним, как и многих других художников, которые предпочитали изображать на обложках вместо Подкейн абстрактные цветовые пятна или натюрморты. Поэтому мы отложим Доктора и подобных ему в сторону. Дальше речь пойдёт только об образе Фрис Подкейн, и только о нём.
Продолжение следует